Нобелевская премия
Страница 4

Тем не менее, общий приём «Гитанджали» английской прессой отличался удивительной благожелательностью, что не могло не польстить автору. Тем не менее, в издании справочника «Кто есть кто», вышедшем в декабре 1913 года, то есть уже после присуждения Нобелевской премии нет имени Тагора, а в четырнадцатом томе «Кембриджской истории английской литературы», который вышел в 1916 году нет даже упоминания о нём в статье об англо-индийской литературе. Учитывая, как неохотно признавали Тагора даже его соотечественники странным покажется не то, что некоторые литературные критики на западе игнорировали его или недооценивали, а то, что столь многие сразу же распознали его назначение и воздали ему столь щедрую похвалу.

Во всяком случае, после публикации «Гитанджали» имя Тагора стало предметом многих толков в английской прессе, и слава его пересекла Атлантику. Хотя средний американец вряд ли подозревал о его пребывании в Урбане, поэт начал получать приглашения из академических и других кругов, и Гарриэт Монро напечатала шесть стихотворений из «Гитанджали» в декабрьском выпуске чикагского журнала «Поэтри» - это была, вероятно, его первая публикация в американской периодике. Затем последовало приглашение из Чикагского университета выступить с лекциями.

В январе 1913 года Рабиндранат приехал в Чикаго. Он прочёл лекции «Идеалы древней цивилизации Индии» и «Проблема зла». Затем он отправился в Рочестер на конгресс общества «Религиозные либералы», где выступил на тему о расовых конфликтах. Здесь он встретился с немецким философом Рудольфом Эйкеном, приехавшим на конгресс из Германии, горячим почитателем «Гитанджали». Из Рочестера Тагор поехал в Бостон, где прочёл цикл лекций об идеалах Древней Индии, впоследствии опубликованных под названием «Шадхона».

Посетив ещё раз Нью-Йорк и Урбану, Тагор отплыл в Англию и 14 апреля прибыл в Лондон. Там он присутствовал на постановке своей пьесы «Почта» в ирландском театре. Выступая перед большими аудиториями, он вошёл во вкус и принял приглашение прочесть шесть лекций в Кекстоне-холле, но волнения последних шести месяцев привели к тому, что поэту пришлось лечь в одну из лондонских больниц на операцию.

Тем временем издательство «Макмиллан» выпустило второе издание «Гитанджали», рассчитанное на широкого читателя. Затем одна за другой последовали поэтические книги «Садовник», «Полумесяц» и «Читра», а так же первый сборник рассказов «Взгляд на бенгальскую жизнь». Пожалуй, в таком обилие переводов заключалась немалая опасность.

Бенгальские читатели к этому времени уже научились воспринимать многогранность гения Тагора и каждый раз, когда новая книга выходила в свет, задавались вопросом, какой ещё новый сюрприз приготовил для них поэт. Но в представлении иностранных читателей уже сложился образ автора «Гитанджали». В то же время ни одна из книг, последовавших за первой, не соответствовала ему. Они могли бы показать европейцам творчество Тагора в более верной перспективе, но первое впечатление всегда самое яркое и устойчивое, поэтому Тагор так и остался в сознании Запада по преимуществу религиозным поэтом и философом. Его библейский облик и величественная манера держаться, постоянные упоминания об идеалах древних отшельников-мудрецов помогали создавать это одностороннее впечатление.

В сентябре Тагор отплыл из Лондона на родину.

Тагор находился в Шантиникетоне, когда пришло известие, что 13 ноября 1913 года ему присуждена Нобелевская премия. Это известие вызвало немалое изумление и великую радость по всей стране. В маленьком ашраме Шантиникетона, где ребятишки вряд ли знали, что такое Нобелевская премия, но понимали, что их любимый учитель получил всемирное признание, они просто были вне себя от радости. Что же ощущал сам поэт? Нет сомнений, что он чувствовал себя гордым и счастливым, и в первую очередь потому, что ему воздали по заслугам. Тагор не мог судить иначе. Как патриот он был счастлив, что теперь имя его страны появилось на карте всемирной литературы, и он гордился тем, что стал тому причиной. Но как поэт он не ощутить, что дни мирного покоя и ненарушимого следования творческому предназначению поэта и учителя пришли к концу.

Пятью днями позже он писал Ротенстайну: «В тот момент, когда я получил известие о высокой чести, возложенной на меня присуждением Нобелевской премии, моё сердце обратилось к Вам с любовью и благодарностью. Я почувствовал, что среди моих друзей никто не будет так рад этой новости, как Вы».

К тому же Тагору стало ясно, что для большинства его соотечественников потребовался отзвук иностранных почестей, чтобы неохотное прежнее признание его заслуг превратилось в восторженное поколение. Эта грустная и горькая мысль нашла своё выражение 23 ноября, когда депутация из пятисот видных граждан города Калькутты прибыла на специальном поезде в Шантиникетон, чтобы принести ему «поздравления от имени своего народа». В прямых и поэтичных словах поэт сказал им, что он не может принять столь нереальные знаки внимания. Его всегдашние поклонники поняли, против кого направлено остриё этих слов. А остальные, чей восторг он так резко оборвал, никогда не смогли простить ему столь «негостеприимный ответ». Калькуттская пресса тут же начала против него яростные нападки за «непростительную дерзость». Однако выдающийся общественный деятель-патриот Бипин Чандра Пал поддержал его в своей газете «Хинду ревью»: «Всякий в положении Рабиндраната с его поэтической чувствительностью не мог бы не почувствовать горечи в подобных обстоятельствах. Упрёк, прозвучавший в его ответе, не может считаться не заслуженным нами или недостойным его».

Страницы: 1 2 3 4 5