В это же время начались и репрессии по отношению к низовым работникам, связанные с требованиями сверху ускорить хлебозаготовки. Массовыми стали случаи отдачи под суд председателей сельсоветов. Так например, в Пермском округе были арестованы 96 работников низовых органов власти, в Ишимском округе - 40 человек. price of cialis at walmart pharmacy

Кроме этого с конца января начались аресты среди кулачества, которое обвинялось в укрывательстве и скупке хлеба. Всего по 107 статье УК, по данным Наркомюста, к апрелю 1928 г. было арестовано 6697 человек, из них кулаков и торговцев 3691 (66%), зажиточных крестьян - 601 (10%), середняков - 1038 (18,5%), бедняков - 61 (1,1%), рабочих и служащих -18 (0,3%).

Кроме арестов по ст. 107 УК крестьян арестовывали и за антисоветскую агитацию и террор. По данным ОГПУ, к июню 1928 г. было арестовано соответственно 3032 и 173 человека.

Первые результаты применения чрезвычайных мер, казалось бы, обнадеживали. Темпы хлебозаготовок резко выросли: в январе поступление хлеба на 30-40% превысило сбор января 1927 г., в феврале увеличение составило почти 200%, в марте - около 70%. Это дало основание И. Сталину утверждать, что ранее намеченный план хлебозаготовок для Сибири занижен и просить увеличить план февраля с 3 до 4,5 млн пудов.

Сначала реакция крестьян на введение чрезвычайных мер была примерно такой, как и ожидалось: до тех пор, пока репрессии затрагивали лишь торговцев и наиболее зажиточные слои деревни, большая часть бедноты и середняков отнеслась к мероприятиям власти одобрительно: «Давно бы пора некоторых кулаков встряхнуть», «Власть наша и нашу волю выполняет», беднота довольно активно участвовала в выявлении у кулаков хлебных излишков. В свою очередь часть держателей хлеба поторопилась вывезти излишки. В Рубцовском округе, например, только 30 января кулаками и зажиточными одного из сел были сделаны заявки местным кредитным товариществам на сдачу 5000 пудов хлеба. Произошло и ожидаемое обострение борьбы кулачества. Повсеместно отмечалось увеличение количества террористических актов, активизация антисоветской пропаганды. В то же время часть бедноты высказывала опасения, сможет ли государство выполнить патерналистскую роль и помочь бедноте весной при нехватке хлеба: «Все заберут, - выступал на общем собрании крестьян с. Алексеевского Ставропольского округа один из бедняков, - и мы ничего не получим, и не будет нам никакой поддержки со стороны государства, как это было в 1920 г. Все забрали, а в селе ничего не осталось и увезли куда-то». Ожидания возвращения продразверстки были распространены повсеместно среди большинства крестьян.

Эти ожидания подпитывались так называемыми «перегибами и извращениями партийной линии», которыми сопровождалось проведение чрезвычайных мер. Официально осуждаемые перегибы на местах стали неотъемлемой частью репрессивной политики, прямым следствием ужесточения официального курса по отношению к крестьянству. Ущемление прав середняков, как уже отмечалось, было признано неизбежным при силовом давлении на зажиточные слои крестьянства, чрезмерный нажим на всех держателей хлеба, а не только на крупных, стал фактически единственным средством, который позволил обеспечить выполнение хлебозаготовок.

Перегибы допускались как при применении официальных чрезвычайных мер, так и при сборе средств по самообложению, подписке на крестьянский займ, налоговой политике. Например, часть парткомов восприняла введение чрезвычайных мер как начало кампании по раскулачиванию. Тамбовский губком в феврале 1928 г. принял постановление, в котором говорилось, что «надо решительно нажать на кулака, нажать умело по советским революционным законам и не бояться раскулачивать». Сибирский краевой суд предложил местным судам не выносить оправдательных приговоров и обязательно утверждать все поступающие приговоры.