Советские историки критиковали революционные террористические организации за то, что практика террора осуществлялась в отрыве от массового движения рабочих и крестьян. Но "аграрный" и "абричный" (или "промышленный") террор был построен как раз на участии широких слоев населения.
Согласно общепринятой в отечественной историографии датировке направление аграрных террористов сформировалось усилиями главным образом Е.К. Брешко-Брешковской. Ерофеев впоследствии писал: "Осенью 1904 г. в партии эсеров в условиях нарастающей революционной ситуации усилились разногласия. Под опекой Е.К. Брешковской в эмиграции сформировалось течение так называемых аграрных террористов, явившееся предтечей эсеровского максимализма. Представители этого течения, главным образом молодежь, настаивали на том, что необходимо воспользоваться сложившейся обстановкой, двинуться в деревню и призвать крестьян к немедленному разрешению земельного вопроса "снизу", захватным путем, используя те приемы и средства, к которым прибегали крестьяне в своей вековой борьбе с помещиками, в руководстве партии преобладающей оказалась иная тенденция - стремление к сближению с активизировавшимся в это время либеральным движением". Данная датировка противоречила тезису, выдвинутому в советской историографии, что революция 1905 г. оказалась совершенно неожиданной для ПСР. В действительности уже в 1904 г. перед эсеровскими террористами была поставлена задача ее непосредственной подготовки, к чему они и приступили, направив из эмиграции в Россию группу боевиков во главе с будущим лидером максималистов М.И. Соколовым ("Каином").
Экономический террор подразумевал следующие виды насильственных действий: потравы, порубки, разрушения, захваты имущества, в том числе земли, поджоги, уничтожение документации, убийства и увечья помещиков, владельцев предприятий, представителей администрации. Из исследователей только Б.В. Леванов считал экономический террор разновидностью индивидуального, делая этот вывод на том основании, что генезис первого предопределен философией субъективного идеализма эсеров. "Необходимо, - писал он, - особо выделить вопрос о так называемом аграрном терроре, который эсеры пропагандировали в своих печатных изданиях и широко применяли в годы революции. (Исходя из субъективистской, идеадиетической подоплеки, террор этого рода можно рассматривать как разновидность индивидуального террора)".
Проблема фабричного террора не получила рассмотрения в отечественной историографии и только ждет своего исследователя. По мнению Б.В. Леванова, он не имел столь широкого распространения, как террор аграрный. "Наряду с "аграрным террором", указывал он, - левым крылом эсеров и анархистами практиковался другой вид экономического террора - "фабричный", или "промышленный", подразумевающий поджоги и разрушения промышленных ценностей, убийство их владельцев и представителей администрации. Но если "аграрный террор", подхлестываемый эсерами, в первые годы революции был широко распространен в целом ряде российских губерний, то "промышленный террор" не получил столь массового распространения. Случаи "промышленного террора" прослеживаются на Урале, в Закавказье, в Одессе - и везде при подстрекательстве эсеровских агитаторов".
В работах 1950-х годов господствовала точка зрения, представленная в трудах А.З. Кузьмина и А.А. Шишковой, согласно которой, аграрный террор являлся исключительно следствием агитации эсеров, что даже не решались утверждать сами социалисты-революционеры. Поэтому оценка аграрного террора предлагалась крайне негативная. Данная тактика характеризовалась преобладанием стихийности и противопоставлялась большевистской установке на вооруженное восстание. Причем тезис о стихийности вступал в противоречие с утверждением об эсеровском тотальном контроле за движением аграрного террора.
По мнению А.А. Шишковой, большевики контролировали те аграрные регионы, где имели место организованные выступления крестьянства, а эсеры - те, в которых преобладали стихийные формы борьбы. Эсеры, с ее точки зрения, поощряя стихийность, сознательно обрекали "тем самым крестьянское движение на гибель".Д.Б. Павлов обращал внимание на другое противоречие в выводах А.А. Шишковой. С одной стороны, обвинения ПСР в соглашательской политике, сдержанной и осторожной тактике, пропаганде мирных способов борьбы, а с другой, - указание на авантюризм, апологетику стихийности и неорганизованности. "В результате, - писал Д.Б. Павлов, - остается неясным, что же, по мнению А.А. Шишковой, определяло политику эсеров периода первой русской революции в целом: готовность ли идти на сговор с буржуазией или же стремление следовать авантюристической левацкой тактике".